«Орлы», «зайчики» и прочие козлы…

Должно быть, не только мужчины, но и сами дамы обидятся на меня за эту публикацию. И вероятно, у них для этого будет достаточно веских оснований. Меня, возможно, обвинят в нарушении конвенции, в разглашении наших сугубо девичьих тайн и в несоблюдении правил женской солидарности, которая солидарность и без того уже имеет сомнительную репутацию. Пусть так, но художественная задача и неукротимое стремление поделиться с человечеством всем, что я знаю сама, для меня всегда были выше требований сиюминутной этики.

Как вы думаете, о чем говорят женщины в отсутствие мужчин? Памятник русской письменности ХVI века «Домострой», впоследствии чаще упоминавшийся в значении переносном, настоятельно рекомендует женам, буде они соберутся вместе поговорить и попить чайку, не заниматься пересудами и сплетнями, мужей не обсуждать, а обмениваться кулинарными достижениями и методикой воспитания отроков и отроковиц. Авторы «Домостроя», очевидно, хорошо знали, что интересы о домоводстве хоть и интересны сами по себе, но хороши только в известной пропорции, и ежели их не разбавлять теми самими сплетнями и пересудами, то жизнь покажется пресной и скучной, как еда, приготовленная хозяйкой, напрочь лишенной воображения.

Итак, о чем же говорят девицы, дамы и старушки, когда остаются в сугубо женском обществе? Перемывают косточки общим знакомым? Бахвалятся зарплатами мужей и талантами детей? Примеряют наряды и обсуждают предстоящий отдых на Багамах (Кипре, в Крыму — нужное подчеркнуть)? Не только и не всегда. Наиболее передовые и просвещенные дамы (на современном сленге таких принято называть «отвязными») с большим удовольствием, не избегая и не утаивая друг от друга самых пикантных подробностей, обсуждают мужчин.

Недавно объявились две мои приятельницы и пригласили в гости. Обе дамы работают в частных фирмах, у обеих за плечами университет; обе сумели замуж сходить, разъехаться с мужьями и завести себе бой-френдов.

Им наскучило просто так пересказывать друг другу свои истории, и они решили подвергнуть свой жизненный опыт испытанию научным анализом, а для начала провести классификацию типов мужчин и в зависимости от этого — форм их поведения в отношениях с нами, женщинами. От своих приятельниц я узнала, что все мужчины делятся на два основных вида — «орлов» и «зайчиков» (не путать с классификацией Владимира Кунина, изложенной им в «Интердевочке»), причем симпатии моих подруг явно были но стороне последних. Возможно, эта классификация не оригинальна: Светка призналась, что сама позаимствовала ее у одного из своих «зайчиков», но простая и стройная теория так понравилась им обеим, что охотно приняли ее в качестве основополагающей.

— А что это означает? — спросила я приятельниц. — Кого следует считать «орлом», а кого — «зайчиком»?

— Все очень просто, — ответила Света. — Вот, например, генерал Лебедь. Он, конечно, никакой не лебедь, а «орел». Говорят, российские бабы по нему с ума сходят, а мне такой даром не нужен.

— Как же должен вести себя «зайчик»? Что он собой представляет — что-то вроде «зайки» Киркорова?

— Боже сохрани! — воскликнули в унисон обе и замахали руками.

— Этот такой сладкий, что его нужно запивать огромным количеством чая, — добавила Светка и обобщила: — Зайчик«, общаясь с тобой, будет интересоваться в первую очередь твоим настроением, твоими ощущениями, а не собой, любимым. Это, впрочем, не значит, что он сам к себе плохо относится, но часы свидания он постарается сделать приятными для обоих. «Орел» же будет, даже лаская даму, любоваться собой — профилем, мускулатурой, наконец, интеллектом, если профиль и мускулатура отсутствуют…

Мне показалась симпатичной классификация, предложенная подругами, но я внесла некоторые уточнения, назвав еще и третий вид представителей сильного пола — «утюги». Поправка была принята с воодушевлением и громким смехом. Вечер шел своим чередом, уже опустела первая бутылка прозрачного сухого; пепельница наполнялась малоэстетичными окурками дамских сигарет; детей, собранных по такому поводу под одну крышу, отогнали на ночлег в одну из дальних комнат просторной Светкиной квартиры; телефон наконец умолк, а Лека объявила, что в таком состоянии вести машину отказывается, и согласилась остаться ночевать у Светланы. Пропорционально количеству выпитых напитков разговор становился теплее и задушевнее.

— У всех мужиков всегда есть наготове какой-нибудь подходящий к случаю текст, — произнесла Лека с таким видом, будто она только что открыла бином Ньютона.

— Причем у всех мужиков они одинаковые, вне зависимости от национальности возраста и семейного положения, — добавила Светка со знанием дела.

— А интеллектуальный уровень играет какую-нибудь роль? — спросила я, тайно надеясь на чудо.

— Играет, — сказала Лека. — У интеллектуалов самих текстов больше.

— Не поняла, — растерялась я. — А что, кто-то их считал?!

— У обычного ординарного мужчины стандартный набор состоит из шести текстов, — сказала Светлана. — Мы их пронумеровали, хотя порядковый номер ничего не означает, то есть не следует искать какой-то хронологии. С таким же успехом можно было бы дать этим текстам художественные названия или обозначения цветов. Но мы предпочли номера, так строже и короче. Кроме того, когда мы говорим между собой по телефону, то ради экономии времени вместо того, чтобы пересказывать, что говорил мне вчера мой возлюбленный, просто называю: «А дальше, мол, следует текст номер четыре». Лека прекрасно понимает, что именно сказал мне приятель, а я не затрудняю себя пересказом подробностей.

— А можно мне узнать, что это за тексты? — спросила я с некоторым испугом — опасаясь, что мне откроется сейчас страшная и жестокая тайна.

— Текст номер два звучит, например, так, — ответила Лека. — «Я без тебя умру. Если ты меня бросишь, я сойду с ума, я выброшусь из окна, застрелюсь, повешусь. Неужели тебе не будет меня хоть капельку жалко?!»

— Этот текст обычно сопровождается телодвижениями, — подхватила Светка. — Паданием на колени, объятьями и целованием рук.

— Текст номер шесть, — продолжала Лека, — таков: «Ты с ума сошла! У тебя крыша едет! Ты готова ревновать меня к каждой вешалке, швабре, корове? Мне что, с друзьями нельзя поговорить?!»

— Произносится обычно в кресле у телевизора, с газетой в одной руке и с чашкой кофе в другой, — добавила Светка, взявшая на себя в этот вечер роль добровольного комментатора. — Этот текст завершается традиционной речевой фигурой: «Оставь меня в покое!»

— Текст номер пять: «Как ты думаешь, чем сейчас занимается твой муж? Наверняка весело проводит время с какой-нибудь подружкой», — Лека словно зачитывала фразы по шпаргалке.

— Подождите, — перебила я приятельниц. — Ваша классификация текстов очень интересна, но в ней явно замечаются некоторые противоречия. Так, например, если второй и шестой тексты вполне возможны в устах одного и того же джентльмена, то текст номер пять должен принадлежать другому персонажу.

— Ничего подобного, — возразила Светка. — Один и тот же мужчина произносит их в различных ситуациях и выступая в разных ролях. Так, последний из приведенных текстов, безусловно, принадлежит мужчине, выступающему в данный момент в амплуа «любовника». А предыдущие два выглядят естественно в устах «мужей». Но поскольку одни и те же мужики практически одновременно выполняют обе эти функции, то используют эти речевки активно и с большим воодушевлением.

— Утром он ревнивый муж, — поддержала подругу Лека, — днем страстный любовник, претендующий на главное место в сердце и жизни еще одной дамы, а вечером — вновь муж-брюзга.

— А как звучат остальные «заготовки»?

— Очень банально, — отвечала Лека, затянувшись очередной сигаретой. — «Солнышко, рыбочка, кисонька, лапочка, чего тебе хочется, я выполню любой каприз» — это из номера первого. «Лентяйка, неряха, никудышная мать» — из третьего. «Шлюха, потаскуха, все вы, бабы, одинаковые, никому верить нельзя» — это текст номер четыре. Вот, собственно, и весь джентльменский набор. Прочий словарный запас среднестатистического мужика сводится к функциональному общению: «куда потратила деньги?», «не мешай мне смотреть футбол!» и «сколько можно говорить по телефону?»

— Ну а что же интеллектуалы?

— Цитаты из классики не будем брат в расчет, — объявила Света. — Хотя и они выполняют ту же самую ритуальную функцию. Просто если мы начнем классифицировать цитаты, нам потребуется компьютер и специальная программа. Поэтому остановимся на канонических текстах. Каждое повышение уровня IQ на десять единиц означает владение индивидуумом еще одним-двумя очередными текстами. Это может выглядеть так: «Ты мне очень дорога, я очень боюсь тебя потерять, но я не позволю тебе вторгаться в мою личную жизнь».

— Вариант противоположный, — сказала Лека. — «Ты вольна делать все, что тебе вздумается, но помни, что некоторые твои поступки доставляют мне сильную душевную боль».

— Следующий этап, это у тех, чей интеллект можно считать достаточно высоким: «Ты страдаешь от моей неверности? Ты демонстрируешь мне свое несчастье? Ты хочешь сформировать во мне комплекс вины?!» Еще один текст, который может прозвучать в устах эстета и широкого демократа: «Я люблю тебя так сильно, что мне безразлично, чем ты занимаешься в мое отсутствие. Я уверен, что никто не может любить тебя сильнее, чем я, и ни с кем тебе не и будет так хорошо, как со мной».

— Послушайте, это же замечательный текст! — воскликнула я. 

— На самом деле и он демонстрирует узость мышления, — снисходительно заметила Света. — Откуда он знает, с кем мне будет лучше? Что это за самоуверенность? Кроме того, его рассуждения о моей свободе — не более чем поза. Как только я дам ему повод заподозрить меня в том, что я решила воспользоваться «дарованной» мне свободой, он тут же превратится в того самого среднестатистического мужика со стандартным набором из шести текстов.

— Ну а самое главное — подобные «интеллектуалы» настолько редко встречаются, что трудно провести дальнейшую классификацию, — подытожила Лека. — Моего лично опыта недостаточно, тут нужен социологический опрос.